Что я помню об Иване Никифоровиче? Что он приносил нам свои маленькие ученические работы. Он показывал, как он лепил руки. Он тогда уже показывал, как это делать мазками, лепкой — это была русская школа. Я помню его портрет Бембеля, как делались лессировки — по тем временам это было очень современно. И мне... не только мне, но и многим это нравилось. Тогда мы еще учились в художественной школе, и меня все это поражало, как он писал. Стасевич сразу находил главное в своей работе, сразу попадал в цель. Этим он меня и привлек. Помню, как я впервые увидел «Шахтеров Солигорска». Тоже необычная композиция. И тоже прекрасная лепка. Это была хорошая школа. А вот как преподаватель… Сейчас трудно что-то сказать об этом. Он был немногословен, так сказать. Но он был таким, что когда что-то говорил, это было очень уместно. Он повесит синие драпировки и скажет: «Вот, смотри, займись синим». А другому скажет: «А ты займись охрой. Посмотрите друг у друга». И там еще что-то подскажет. А потом принесет свои ученические работы и покажет. Потому что лучше увидеть своими глазами высокое искусство, чем говорить о нем. Наверное, поэтому он и говорил меньше.

Помню: он был сыном полка. Мы его просили: «Расскажите об этой войне». А он нам: «Что я могу вам рассказать? Она была нелегкой…» Многие ветераны не очень любили об этом говорить. А Стасевич вспоминал: «Нам давали по сто граммов перед атакой. И я свои сто граммов отдавал так называемому «бате»... Он ведь был еще мальчишкой, и потому отдавал старшим.

Я помню еще один случай. Как-то мы его пригласили к себе — то ли семестр закончился, то ли еще по какой-то причине. И вот мы просто встретились с ним и говорим: «Пойдемте к нам в общежитие». Он зашел, мы долго сидели, и он говорит: «Я шел к Рыгору Бородулину, а теперь пришел к вам и засиделся». Мы сказали: «Спасибо». Потому что искренне говорили не только об искусстве, но и о жизни. Вот какой он был человек. 

К: - Стасевич, можно сказать, был одним из ваших учителей. А в чем заключались уроки художника Стасевича?

СУШ:- Он приходил к нам и ставил постановку. Я как сейчас помню: такая ​​военная тема. Он поставил ружье, положил гильзы, патроны. У него была такая идея: чтобы мы делали больше тематических работ. Это была именно живопись, и тематическая, а не просто свободная постановка. Повторяю, он дал нам школу: как все делать. Потому что самое сложное в живописи– это фигура человека, а в фигуре – и лицо, и руки, и ноги. Вот это он нам показывал и учил. А для студента это очень важно. Я учился в восьмидесятые, и тогда авангард, можно сказать, только зарождался. И не одобрялся. Я считаю: это логично, это правильно. Набирайся опыта, учись рисовать, писать, а потом делай то, что считаешь нужным. Иван Никифорович это нам и давал . Он - из когорты тех учителей: Ващенко, Барановский, Стельмашонок. Каждый давал свое. И самое главное, что дал Иван Никифорович, это школу. Мазок, лепка, как все расположить, где холодное, где теплое, какие рефлексы, полутона — вот что дал Иван Никифорович...

У него были хорошие работы. И их было много. Его техника письма была не похожа на другие. Хотя многие наши учителя учились в России в то время, но он отличался от них, он чем-то выделялся. Своей техникой, своими композициями. У него была своя правда.